Магадан. первая школа любви (поэма Евгения Крашенинникова)

МАГАДАН.
ПЕРВАЯ ШКОЛА
ЛЮБВИ
Диме и Свете Масленниковым
Спасибо за любовь и за юность

Глава первая


Это было в восьмидесятых,
Но могло и в любом году.
Мы неглупые были ребята
И любили читать ерунду.
Я учился в десятом классе,
На два младше учился он.
В толчее ученической массы
Среди бреда и синих погон
Дмитрий Масленников смотрелся,
Как ботфорты на косарях.

И секундные быстрые стрелки
Заставляли жить второпях.

Он не знал, что такое искусство,
Но любил корябать стихи,
И, смотря на него, было грустно,
Видеть первых стихов рахит.
Но зато разливалась светом
Девочка из восьмого «А».
Нет, она не любила поэта,
А любовь — это были слова.
Просто Светой её назвали,
Когда имя хотели дать.

Словно на шоколадной медали
Жизнь выдавливает года.

Мы учились в хорошей школе,
Но всё больше возле неё,
Плохо смешанным алкоголем
Разбавляя своё житьё.
Нас смешною причёскою завуч
Приводила в трепет и страх.
Мы не жаждали глупой славы
Или жизни в своих руках.
Мы любили смотреть на воздух,
Слушать, снег как шуршит в окне.

Ничего не даётся так просто,
Как от любимой услышать «нет».

Брат мой был секретарь комсомола,
Заместителем, значит, я,
Разумеется, в рамках школы,
Где привычные учителя
Предлагали учить уроки,
Подготавливать классный час.
Но луны указатель двурогий
Уводил в подворотни нас.
Я не пил вместе с братом — готовил
Восьмиклассников в комсомол.

Только голос «Медвежьей крови»
Нашу юность перемолол.

Обойти как вопросы скользкие,
Я учил, руки сунув в жилет,
Мол, бесценен значок комсомольский,
Стоит жизнь комсомольский билет.
На Совете дружины смеялись —
Все двенадцать вещали подряд:
«Как у Зои Космодемьянской,
Жизнь, хочу, чтоб случилась моя».
Дима Масленников ждал за дверью,
Перед ним был Лёша Кулёв.

Если ты во что-то поверил,
То, наверное, во враньё.

И возникло в глазах многоточие,
И скривились улыбки рож,
Как сказал им Кулёв, что хочет
Быть на Керского Колю похож.
А потом появился Дима —
Поперхнулся дружины Совет,
Когда живо и некартинно
Прозвучал нежданный ответ:
«Мне хотелось бы хоть немножко,
Как поэт Маяковский, прожить».

Наши годы, как с кремом пирожные,
Дней рождений режут ножи.

Дискотеки в году два раза —
Бал весенний, осенний бал.
Не хотев получить отказа
От директора и скандал,
Мы придумали хитроумный
План игры в живой комсомол.
Завершая собрание в шуме,
Я спросил, хочет выступить кто.
И Виталик Бровкин с трибуны
Всех призвал не ходить на «пятак».

Ветер воет, не знает будто,
Что случится в жизни и как.

В протоколе девятым пунктом
Занесли, что борьбу со злом
Двороуличным многотрудно
Школьный будет вести комсомол.
Ну а лучшая форма сраженья —
Ежемесячная дискотня.
«Вы рехнулись там, что ли, Женя?» —
Завуч в лоб спросил у меня.
«Но собрание так решило…» —
Я ответствовал глупо в тон.

Кто в мешке своём прячет шило,
Может задом сесть на него.

Дискотекой влетел октябрь,
Старшеклассников к стенкам прижав.
Ждали все, чтобы первым хотя бы
Кто-то вышел, сбросив пиджак.
Трудно в центре без подготовки
И пока не навеселе.
Первым вышел Виталик Бровкин
И один заплясал за всех.
Он кружился одновременно
Головою, руками, всем.

Наша жизнь — сплошная подмена
Обещаний, выданных всем.

Ну а после Варфоломеев
Вместе с автором этих строк,
Рок-н-ролл танцевать не умея,
Заплясали тяжёлый рок.
И три долгих танца бесились
В возбуждении гибких тел.
Вялоскромных бодрящие силы
Захлестнули разом затем,
Закачалась толпа живая,
Все полезли в танцы подряд.

Недоумки недоумевают.
Полудурки полудурят.

Она белым платьем сразила
Димы юношеский азарт.
И он понял, что до могилы
Будет пленником её чар.
Были мысли высокопарны,
Были руки его легки,
И она улыбалась парню,
Поднимаясь на каблуки.
Потому что она не знала,
Что любовь — это навсегда.

Если снег потихоньку валит,
Это значит — придёт беда.

По прекрасному Магадану
Выходили они гулять.
И, наверное, было рано
Говорить «я люблю тебя».
Потому что ответом было
«Я не знаю, но может быть
Я пойму, а пока что, Дима,
Продолжаем с тобой дружить».
Только дружба с тем, кого любишь,
Означает конец всего.

Существа есть такие — люди.
Умирают — и ничего.

Дискотекой дренчал октябрь,
Расставание — в декабре.
«Пусть холодные скользкие бабы
Прибегутся на горе смотреть!»
И пошёл вермут пить с моим братом.
Дать совет нужно было успеть,
И я три раза сказал, что надо,
И два раза сказал, что нет.
И девчонки его сжигали,
Потому что они правы.

Новый год прозвенел в бокалы
Окончанием первой главы.

Глава вторая


В Магадане зима надолго.
Рано — ночь, и в окошко — снег.
В полутёмном интиме комнат
Время делало нас честней.
От мятущейся ветром погоды
Вьюг порывы учились брать.
Я отличником был все годы,
И отличником был мой брат.
Перестал я уроки делать,
Достоевского прочитав.

На доске вырезайте смело,
Что учитель извечно прав.

Я читал прекрасные книжки.
За окном висела зима,
В темноте придвигаясь ближе
К освещённым луной домам.
И однажды, выйдя из дома,
Дискотеку чтобы плясать,
Пред собою в чертах незнакомых
Я увидел четыре лица.
Восьмиклассницы из «А» класса
Предложили вино мне открыть.

Если вас не побили сразу,
Значит, так  вот тому и быть.

Интересная вышла компания.
Ведь непьющий тогда совсем,
Не носил я штопор в кармане,
Но хотел быть чуть-чуть, как все.
Авторучкой проталкивал пробку
В глубину «Монастырской избы»,
И в подъезде чужом неловком
Нам хотелось себя забыть.
Мы из горлышка разделили
Капли судорожного вина.

Словно фара автомобиля,
Поворот освещает луна.

О Дудушкиной о Наташе
Пару слов скажу наперёд,
Потому что компания наша
Пробезумствовала целый год.
Непослушная, с белой чёлкой,
Словно бьющегося стекла
Разлетающиеся осколки,
Самой искреннею была.
И хотела быть настоящей,
Если рядом мой старший брат.

Кто сколачивает ящик,
Не забудьте гвоздей набрать.

В молодом безумьи сплеталось,
Кто кого и когда любил,
И всегда какая-то малость
Жизнь рвала, чтоб остался один.
Это было правдивое время,
Прокатившееся колесом,
Когда мы любовались Андреем,
Долг швырнувшим любимой в лицо.
Магаданских заснеженных улиц
Нас крутил ночной лабиринт.

Если бросил вещи на стуле,
Обязательно их собери.

Крашенинникова Андрея
Мы узнали только тогда,
Когда время стало острее,
Когда на уши встал Магадан.
Когда Бровкин Виталик явился
В синей «бабочке», налысо брит
На урок НВП поучиться,
Остроумен, задумчив, ребрист.
Когда бурный Варфоломеев
Вскользь выделывал антраша.

Отлучиться во сне не смеет,
Своё тело покинув, душа.

А Светлана — вы помните Свету?
Предложившую Диме дружить? —
Подставляла глаза свои ветру,
Чтобы горечь прощанья смыть.
Один шаг был правды для Димы,
Было много прыжков для лжи.
Только в прошлом к ногам любимых
Своё счастье можно сложить.
Потому нам и дорог каждый,
Кто любовью наполнил нас.

Если жарко, то вашу жажду
Утолит идеально квас.

Ну а Дима — кто его помнит?
Что взаимности сразу ждал?
Свет погашен в одной из комнат —
Лампы свет, как и мы, устал.
Дни его бурлящею пеной
Жизнь выплёскивали на стол,
И врезались в окрестные стены
И стекали на твёрдый пол.
И в восторге смотрела школа
На его безумств череду.

Надо помнить, какие проколы
И в каком случились году.

И никто б никогда не подумал,
Что он любит и любит её.
Он был весел, прекрасен, и умно
Растранжиривал имя своё.
В зале актовом он со сцены
Возбуждал ожидания масс
От измены и до измены
Сам себе, чтобы взор не погас.
Взглядом гордым, спокойным, упрямым
Разрезал пред собою толпу.

Каждый год, неужели, зря мы
Мнём опавших иголок листву?

У меня свои были страданья —
Достоевский зря не прошёл.
Я хотел бы перевоспитаньем
Совершенствовать слабый пол.
Потому что любил я честно
Восьмиклассницу за грехи.
Кому имя её интересно,
Почитайте мои стихи.
И я искренне, точно верил,
Что в любви меняется лик.

Если в доме закрыты двери,
Это значит, отсюда ушли.

Брат метался между Наташами,
А точнее — между собой,
И разводами чувств разукрашивал
Остывающую любовь.
Потому что он тоже искренне
Отдавался любимым весь.
Потому что он верил в истину,
Не скрывая, что она есть.
Потому что он знал, что вечером
Завершается каждый день.

Пламя новой зари повесило
Телевышки длинную тень.

За окном зима замерзала,
Замирая у фонарей.
Нашей памяти всегда мало,
Чтобы жизнь представить верней.
Странен тот, кто молодость судит,
Кто боится прежних святынь,
Были мы реальные люди
И какими должны были быть.
Только, кажется, Варфоломеев
Не любил, иль не знали мы.

Ветер воздух сметает смелее
По течению Колымы.

С жизнью мы своей разбирались,
Как возможно в шестнадцать лет.
Никогда мы в неё не играли,
Никогда не врали себе.
Коля Керский встречался с Ирой,
Зельдин с Женей Довгер ходил,
И гуляла с кем-то Штерн Кира,
Кого Хорин когда-то любил.
И всё это было навечно,
Потому что любовь — права.

И в просторную бесконечность
Улеглась вторая глава.

Глава третья


Как-то с Пименовой Мариной
Вниз спускался Землинский Сергей.
Разговаривали длинно,
Как обычно — о сути вещей.
Он сказал: «Я читал у Манна…»
«Томаса?» — спросила она.
Поглядел на неё он странно:
«А ты знаешь другого? А?»
«Вообще-то, брат его Генрих
Ну и Клаус есть тоже Манн…»

Ветер чувствует себя скверно
И погреться лезет в карман.

Продолжаю повествованье.
Я хотел бы его завершить,
Потому что чужое вниманье
Мне надолго не пережить.
Заливать я вам буду баки,
В Волге Масленников как тонул,
В стороне я оставлю байки,
Как я сам пристрастился к вину.
Может быть, расскажу и о брате —
Он известный, прекрасный поэт.

Когда место есть на кровати,
Лучше встретиться тет-а-тет.

Интересно так получилось,
Что не знал я, о чём писать.
И сюжетной линии сила
Стала, кажется, провисать.
Потому что рассказ о пьянке
Интересен тому, кто пил.
Если в моде тогда были панки,
То давно я о них забыл.
Пересказывать анекдоты
Некрасиво и неумно.

Если вспомнил сегодня, кто ты,
Вряд ли, видел в стакане дно.

А событий было немного.
По седьмым мы классам прошлись,
Чтоб смогли вживую потрогать
Маяковской лирики дрызг.
Невозможные ранние вещи
Мы читали им на ура
Жёстче, искреннее и резче,
Потому что никто не врал.
И уже мы думали новый
Предложить сценарий себе.

Кто не видел в жизни плохого,
Тот не сбросит излишний вес.

Но однажды звонок раздался
С приглашением молодцам.
Приглашение было сдаться
От Дудушкинского отца.
Он позвал одного лишь брата,
Но пошли мы туда вчетвером.
Все немного были поддаты.
Он премного был удивлён,
Потому что и ростом повыше
И количества перевес.

Каждый день я хочу услышать
Хоть одну, но благую весть.

Он хорошим был человеком,
Но за что ему нас любить?
Говорил: «Пожалейте девку,
Ей ведь жить же ещё да жить.
Вот вы пьянствуете. Что пьёте?
О, портвейн, о, гусары, о!
Ну а дальше куда пойдёте?
Ну а дальше настанет что?»
Но мы знали, что мы — другие.
И мы знали, что прав-то он.

Две огромные круглые гири
Перевешивают небосклон.

По-хорошему мы расстались,
Обещав пополнить ряды
Комсомола нашей Натальей,
Не ругаясь из-за ерунды.
И с есенинскими стихами
Я сценарное склеил новьё,
Чтобы было приятно маме,
Что при деле дочка её.
Только  мама всё ж запретила
Ей читать стихи «Сукин сын».

Солнце в небе холодном остыло,
В дрожи ночи оставив сны.

Брат с Дудушкиною Натальей
По всему Магадану ходил,
И никто не мог в школе представить
То, что каждый из них был один.
За любовью приходит правда,
А не следующая любовь.
Только верность и только радость
Счастьем пары будут любой.
Почему же мне так красиво
Вспоминать тот безумный год?

Пожалеем улыбкою криво
Тех, кто знает всё наперёд.

Погодите, забыли Диму.
Впрочем, сам я о нём забыл.
Как-то мне, согласитесь, дико
Разрушать откровений пыл.
Но, на самом деле, не знал я,
Чем живёт и чем дышит Мас.
Мне мой брат и его Натальи
Интересней были в сто раз.
Да они и сейчас интересней.
Ты уж, Дима, меня прости.

Если пища кажется пресной,
Обязательно посолить.

Дима роли разучивал в ТЮЗе —
В старом здании, в левом крыле
Первой школы, но здесь мы сузим
Приключений его портрет.
Потому что у лестниц чердачных…
Потому что не помню кто…
Папа Димин в порыве горячем
Ему в тело бросал пальто,
Так как только под утро, читатель,
Тот зашёл, чтобы взять портфель.

Мои лучшие вставки, кстати,
К сожалению, в первой главе.

Я сегодня у чувства простого
Вновь блуждаю среди могил.
В этой жизни чего-то стоит
Только то, что сберечь не смогли.
Говоримые на прощанье
Легче искренние слова,
Жить не стоит, себя защищая,
Чтоб с любимыми правду рвать.
Потому что, этого кроме,
В жизни нет у нас ничего.

Наливается красной кровью
Солнца дряблое естество.

В Магадане любовь простая,
Потому что наступит май —
Те, кто вместе в школу шагали,
Соберутся в вуз поступать.
Их разбрасывал по Союзу
Экзаменационный июль.
Поступали в разные вузы,
Что на карте — куда ни плюнь.
Но я в карту плевать не буду,
Потому что боюсь попасть.

Хочешь ласки моей, как друга?
Извини, я сегодня пас.

Мы друг другу в глаза не смотрели,
Потому что не было глаз.
Мы прожили на самом деле
Десять жизней за один раз.
Мы узнали, что двое — много,
И что нет у жизни конца.
Мы присели перед дорогой,
Своего чтоб не видеть лица.
И отправлен я был самолётом
Продолжать ученье в Москву.

Ветер резкий хлёсткою плёткой
Отстегал третью главу.

Эпилог

В августе после девятого класса Дима Масленников утонул,
купаясь в Волге. Последним, что он увидел, перед тем как
перестал видеть, было лицо Светы.

Когда его откачали, он понял, что это навсегда. Они были
хороши — те, кому он читал свои стихи, те, перед кем и с кем он делал себя. А она была — навсегда.

Приехав в Магадан на первой же дискотеке он пригласил
Свету на медленный танец. Рядом со Светой стояла Наташа
Дудушкина, и, когда он приближался к ним, Света думала о
том, что это конец, что он опять пройдёт рядом-рядом мимо
и пригласит Наталью.

Они танцевали медленный танец — второй в их жизни — через
два года после того первого танца, когда случилось всё.

Катя Масленникова сейчас ровно в два раза младше Димы.
Она учится в десятом классе, и мы ничего не знаем о том,
кого любит её юность, как никто никогда не знает о том, как
счастлив другой.

 

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *